Мы, математики, привыкли к тому факту, что наш субъект широко понят, возможно, больше, чем любой другой субъект (за исключением, возможно, лингвистики).
Мы, математики, привыкли к тому факту, что наш субъект широко понят, возможно, больше, чем любой другой субъект (за исключением, возможно, лингвистики).