Зимняя фотография была моей Ариадой не потому, что это помогло бы мне открыть для себя секретную вещь (монстр или сокровище), а потому, что она скажет мне, что составляло эту нить, которая привлекла меня к фотографии. Я понял, что отныне я должен допросить доказательства фотографии не с точки зрения удовольствия, а по отношению к тому, что мы романтически называем любовью и смертью.