Есть часть меня, которая желает, чтобы я никогда не говорил ни одного одиночного слова по любому предмету публично. Тогда я мог бы быть замученным поэтом, и в этом столько пробега. Но сейчас уже слишком поздно останавливаться.
Есть часть меня, которая желает, чтобы я никогда не говорил ни одного одиночного слова по любому предмету публично. Тогда я мог бы быть замученным поэтом, и в этом столько пробега. Но сейчас уже слишком поздно останавливаться.