У него было лицемерие, чтобы представлять скорбящего: и до того, как следовать с Харетоном он поднял несчастного ребенка на стол и пробормотал с особым удовольствием: «Теперь, мой бонни, ты мой! И посмотрим, не будет ли одно дерево таким кривым, как другое, с таким же ветром, чтобы скрутить его!