Я был так настроен на побег, который был теперь невозможным, и единственной формой свободы, оставленной мне, была смерть. Это был ужасный вид свободы от страданий и боли, да, но также и от легкостью, смеха и жизни. Это было отсутствие всего.
Я был так настроен на побег, который был теперь невозможным, и единственной формой свободы, оставленной мне, была смерть. Это был ужасный вид свободы от страданий и боли, да, но также и от легкостью, смеха и жизни. Это было отсутствие всего.