Он не мог стоять. Дело не в том, что он не мог процветать, он родился со всем, кроме воли, которая может быть деформирована, как конечность. Смерть была для него более интересной. Жизнь не могла привлечь его внимание.
Он не мог стоять. Дело не в том, что он не мог процветать, он родился со всем, кроме воли, которая может быть деформирована, как конечность. Смерть была для него более интересной. Жизнь не могла привлечь его внимание.