Я делал то, что большинство писателей делают в своих началах: подражали мои старейшины, подражали моим сверстникам, отворачиваясь от любой возможности открытия истин под моей кожей и за моим глазом.
Он почувствовал, как его улыбка ускользнула, таяла, складывалась на себя и вниз, как на салковой коже, как материал фантастической свечи, которая слишком долго горит, а теперь рухнет, а теперь взорван.