Я был склонен судить о достоверности веры человека больше по глубине его корней в реальности, братстве и любви. Поэтому я чувствовал себя больше как дома, скажем, с некоторыми зороастрийцами на Дальнем Востоке, чем с некоторыми католическими миссионерами.