Есть час дня, когда равнина находится на грани того, чтобы что -то сказать. Он никогда не говорит, или, возможно, говорит о нем бесконечно, или, возможно, мы не понимаем этого, или мы понимаем это, и это невозможно, как музыка.
Есть час дня, когда равнина находится на грани того, чтобы что -то сказать. Он никогда не говорит, или, возможно, говорит о нем бесконечно, или, возможно, мы не понимаем этого, или мы понимаем это, и это невозможно, как музыка.