Как и в самой сладкой музыке, оттенок грусти был в каждой ноте. Мы также не знаем, сколько удовольствий даже жизни мы обязаны смешенным скорби. Радость не может развернуть самые глубокие истины, хотя самая глубокая истина должна быть самой глубокой радостью.