Я полагаю, что, в конце концов, вся жизнь становится актом отпускания, но то, что всегда больно больше всего, не требуется ни минуты, чтобы попрощаться.
Я полагаю, что, в конце концов, вся жизнь становится актом отпускания, но то, что всегда больно больше всего, не требуется ни минуты, чтобы попрощаться.