И я снова начал плакать, понимая, что он тоже меняет его, этот человек, который был достаточно любезен, чтобы быть душой, но сильна, как мог бы быть только человек.
И я снова начал плакать, понимая, что он тоже меняет его, этот человек, который был достаточно любезен, чтобы быть душой, но сильна, как мог бы быть только человек.