Он произнес безумное желание, чтобы он сам мог остаться незаконным, и лицо на холсте несет бремя его страстей и своих грехов; что нарисованный образ может быть обжарен ли линиями страданий и размышлений, и что он может сохранить все тонкое цветение и красоту его, а не только что сознательное детство.