Социальные историки будущего, без сомнения, будут удивлены тем фактом, что мы, американцы конца двадцатого века, сочли приемлемым публично обсуждать самые интимные аспекты личной жизни, сохраняя при этом почти хрустящий резерв в отношении политического значения семейной жизни Полем