Я сказал ему правду, что я любил его и ничего не пожалел о нашей совместной жизни. Но мы когда -нибудь «говорили правду, всю правду и ничего, кроме истины, так что помогите мне, Богу», как говорил мой отец, тем, кого мы любим? Или даже для себя? Даже не самое лучшее и самые счастливые жизни намекают на другие возможности, в другой роде сладости и, да, горечь тоже? Разве это не почему мы не можем не чувствовать себя обманутыми, даже когда мы знаем, что не были?